Неточные совпадения
Тяга была прекрасная. Степан Аркадьич убил еще две штуки и Левин двух, из которых одного не нашел. Стало темнеть. Ясная, серебряная Венера низко на западе уже сияла из-за березок своим нежным блеском, и высоко на востоке уже переливался своими красными огнями мрачный Арктурус.
Над головой у себя Левин ловил и терял
звезды Медведицы. Вальдшнепы уже перестали летать; но Левин решил подождать еще, пока видная ему ниже сучка березы Венера перейдет выше его и когда ясны будут везде
звезды Медведицы.
Темнота. На горизонте скопились удалявшиеся облака, и только высоко
над головой слабо мерцали кое-где
звезды. Он вслушивался в эту тишину и всматривался в темноту, ничего не слыша и не видя.
Солнце опустилось; я взглянул на небо и вспомнил отчасти тропики: та же бледно-зеленая чаша, с золотым отливом
над головой, но не было живописного узора облаков, млеющих в страстной тишине воздуха; только кое-где, дрожа, искрились белые
звезды.
Со страхом оборотился он: боже ты мой, какая ночь! ни
звезд, ни месяца; вокруг провалы; под ногами круча без дна;
над головою свесилась гора и вот-вот, кажись, так и хочет оборваться на него! И чудится деду, что из-за нее мигает какая-то харя: у! у! нос — как мех в кузнице; ноздри — хоть по ведру воды влей в каждую! губы, ей-богу, как две колоды! красные очи выкатились наверх, и еще и язык высунула и дразнит!
Горами поднимаются заморские фрукты; как груда ядер, высится пирамида кокосовых орехов, с
голову ребенка каждый; необъятными, пудовыми кистями висят тропические бананы; перламутром отливают разноцветные обитатели морского царства — жители неведомых океанских глубин, а
над всем этим блещут электрические
звезды на батареях винных бутылок, сверкают и переливаются в глубоких зеркалах, вершины которых теряются в туманной высоте.
Села у окна и, посасывая губу, стала часто сплевывать в платок. Раздеваясь, я смотрел на нее: в синем квадрате окна
над черной ее
головою сверкали
звезды. На улице было тихо, в комнате — темно.
— Кичиги на закате стоят, — проговорил он вслух, разглядывая три
звезды на юго-западной стороне неба, — а Ичиги
над головой, — скоро ободняет.
В лихорадочном блеске мириадами искрившихся
звезд чувствовалось что-то неудовлетворенное, какая-то недосказанная тайна, которая одинаково тяготит несмываемым гнетом как
над последним лишаем, жадно втягивающим в себя где-нибудь в расселине
голого камня ночную сырость, так и
над венцом творения, который вынашивает в своей груди неизмеримо больший мир, чем вся эта переливающаяся в фосфорическом мерцании бездна.
Кто-то взял его за плечи. Он попробовал открыть глаза и увидал
над головой темно-синее небо, группы
звезд и две бомбы, которые летели
над ним, догоняя одна другую, увидал Игнатьева, солдат с носилками и ружьями, вал траншеи и вдруг поверил, что он еще не на том свете.
Голова действительно кружилась у Санина — и
над всем этим вихрем разнообразных ощущений, впечатлений, недосказанных мыслей постоянно носился образ Джеммы, тот образ, который так неизгладимо врезался в его память в ту теплую, электрически-потрясенную ночь, в том темном окне, под лучами роившихся
звезд!
Только
над головой большие
звезды дрожали своими ресницами среди черной ночи, да голубой луч от маяка подымался прямо вверх тонким столбом и точно расплескивался там о небесный купол жидким, туманным, светлым кругом.
Я стал усердно искать книг, находил их и почти каждый вечер читал. Это были хорошие вечера; в мастерской тихо, как ночью,
над столами висят стеклянные шары — белые, холодные
звезды, их лучи освещают лохматые и лысые
головы, приникшие к столам; я вижу спокойные, задумчивые лица, иногда раздается возглас похвалы автору книги или герою. Люди внимательны и кротки не похоже на себя; я очень люблю их в эти часы, и они тоже относятся ко мне хорошо; я чувствовал себя на месте.
Над головой его тускло разгорались
звёзды; в мутной дали востока колыхалось зарево должно быть, горела деревня. Сквозь тишину, как сквозь сон, пробивались бессвязные звуки, бредил город. Устало, чуть слышно, пьяный голос тянул...
Но однажды, в глухом углу, около городской стеньг, она увидала другую женщину: стоя на коленях около трупа, неподвижная, точно кусок земли, она молилась, подняв скорбное лицо к
звездам, а на стене,
над головой ее, тихо переговаривались сторожевые и скрежетало оружие, задевая камни зубцов.
Кое-где во тьме
над его
головой, среди туч, проблескивали голубые пятна небес, на них тихо сверкали маленькие
звёзды.
Потом, с тем же пением, старшие жрецы вынесли из святилища статую богини, теперь уже не закрытую наосом. Но черная мантия, усыпанная золотыми
звездами, окутывала богиню с ног до
головы, оставляя видимыми только ее серебряные ноги, обвитые змеей, а
над головою серебряный диск, включенный в коровьи рога. И медленно, под звон кадильниц и систр, со скорбным плачем двинулась процессия богини Изиды со ступенек алтаря, вниз, в храм, вдоль его стен, между колоннами.
Вертимся мы с ним среди кустов в сырой тьме; ручей то уходит от нас в глубину, то снова под ноги подкатится.
Над головами — бесшумно пролетают ночные птицы, выше их —
звёзды. Хочется мне скорее идти, а человек впереди меня не спешит и непрерывно бормочет, как бы считая мысли свои, взвешивая их тяжесть.
Туман стоял неподвижно, выжатый из воздуха сорокаградусным морозом, и все тяжелее налегал на примолкшую землю; всюду взгляд упирался в бесформенную, безжизненную серую массу, и только вверху, прямо
над головой, где-то далеко-далеко висела одинокая
звезда, пронизывавшая холодную пелену острым лучом.
За конторкой в рабочем кабинете сидел человек в штатском платье и с кавалергардским шлемом на
голове. Орел победно взвивался
над потускневшим металлом со
звездой. Перед человеком сверх вороха бумаг лежала толстая клеенчатая тетрадь. На первой странице бисерным почерком было написано вверху...
Оля молчала, наклонившись
над опухшей, безобразной
головой. Алексей Степанович видел, как она поднесла к глазам конец платка, и тихонько на носках вышел на балкончик. Там он прислонил
голову к столбу, и, когда посмотрел на реку, все дрожало, и
звезды дробились и сверкали, как большие бледно-синие круги. Ночь потемнела, и от безмолвной реки несло холодом.
— Ну, с богом! — Перекрестились, пошли. Прошли через двор под кручь к речке, перешли речку, пошли лощиной. Туман густой, да низом стоит, а
над головой ввезды виднешеньки. Жилин по
звездам примечает, в какую сторону идти. В тумане свежо, идти легко, только сапоги неловки — стоптались, Жилин снял свои, бросил, пошел босиком. Попрыгивает с камушка на камушек да ва
звезды поглядывает. Стал Костылин отставать.
Заяц-русак жил зимою подле деревни. Когда пришла ночь, он поднял одно ухо, послушал; потом поднял другое, поводил усами, понюхал и сел на задние лапы. Потом он прыгнул раз-другой по глубокому снегу и опять сел на задние лапы и стал оглядываться. Со всех сторон ничего не было видно, кроме снега. Снег лежал волнами и блестел, как сахар.
Над головой зайца стоял морозный пар, и сквозь этот пар виднелись большие яркие
звезды.
Ты видишь, как приветливо
над нами
Огнями
звезд горят ночные небеса?
Не зеркало ль моим глазам твои глаза?
Не все ли это рвется и теснится
И в
голову, и в сердце, милый друг,
И в тайне вечной движется, стремится
Невидимо и видимо вокруг?
Пусть этим всем исполнится твой дух,
И если ощутишь ты в чувстве том глубоком
Блаженство, — о! тогда его ты назови
Как хочешь: пламенем любви,
Душою, счастьем, жизнью, богом, —
Для этого названья нет:
Все — чувство. Имя — звук и дым…
Я снова поставил больному клизму и вышел наружу. В темной дали спало Заречье, нигде не видно было огонька. Тишина была полная, только собаки лаяли, да где-то стучала трещотка ночного сторожа. А
над головою бесчисленными
звездами сияло чистое, синее небо; Большая Медведица ярко выделялась на западе… В темноте показалась черная фигура.
Сумерки уже совершенно заменились темнотою ночи,
над черным профилем гор зажглась яркая вечерняя зарница,
над головами на светло-синем морозном небе мерцали мелкие
звезды, со всех сторон краснело во мраке пламя дымящихся костров, вблизи серели палатки и мрачно чернела насыпь нашей батареи. От ближайшего костра, около которого, греясь, тихо разговаривали наши денщики, изредка блестела на батарее медь наших тяжелых орудий, и показывалась фигура часового в шинели внакидку, мерно двигавшегося вдоль насыпи.
Китаец не ответил. Иван Ильич выпрямил спину, глубоко вздохнул и поглядел на теплый, сухой сумрак, окутывавший придорожные кусты, на яркие
звезды над горами. И еще раз он глубоко вздохнул, потом откинулся на спинку сиденья, опустил
голову и больше ее уж не поднимал.
У широкой степной дороги, называемой большим шляхом, ночевала отара овец. Стерегли ее два пастуха. Один, старик лет восьмидесяти, беззубый, с дрожащим лицом, лежал на животе у самой дороги, положив локти на пыльные листья подорожника; другой — молодой парень, с густыми черными бровями и безусый, одетый в рядно, из которого шьют дешевые мешки, лежал на спине, положив руки под
голову, и глядел вверх на небо, где
над самым его лицом тянулся Млечный путь и дремали
звезды.
Голубой свод неба
над его
головою, испещренный мириадами
звезд, и другой свод, в такой же блестящей красе, опрокинутый под его ногами, образовали дивный шар, которого он составлял средоточие.
Над головою великого князя висела, искусно утвержденная к потолку, богатая, украшенная драгоценными каменьями корона, из-под которой спускался балдахин из голубой парчи с серебряными
звездами, поддерживаемый двумя поставленными крест-накрест копьями, увитыми цветными гирляндами.
Теперь, после знойного дня, ткань была отдернута, и
над головами людей, вкушавших яства в этой роскошной столовой, величественно синело высокое небо с множеством
звезд.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало и
над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая
звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается
над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.